Начало здесь: http://www.gonduras.net/index.php?a=4644

Неожиданная и, как мне показалось, довольно удачная мысль, пришла мне в голову на все той же скамейке Екатерининского садика. Я достал мобильник и позвонил Сергею.
- Слушай, у тебя какой размер обуви?
Как я и ожидал, мой вопрос нисколько не удивил его.
- Не знаю.
- Да? – на этот раз я пришел в легкое замешательство. – Понимаешь, у меня тут туфля натирает, а домой возвращаться не хочется.
- А…- протянул Сергей. - Ты хотел надеть мои туфли?
- Что-то вроде этого. Но размер…
- Заходи, что-нибудь придумаем.
Более неэмоционального человека, каковым является мой приятель, пожалуй, трудно себе представить. Мы знакомы с институтских лет, и с тех пор я ни разу не видел, чтобы что-то вывело его из состояния размеренного спокойствия. При этом Сергей – человек в некотором роде уникальный: он то осваивает какую-то новую навороченную компьютерную программу, то учится играть на флейте, то берется вдруг за штудии тайского языка, причем все это сопровождается полным погружением в ту область, которая на данный момент его интересует. И самое интересное, что у него получается практически все, за что бы он ни брался.

Когда я сказал ему по телефону, что больше не намерен работать на Вика, он первым делом осведомился, не собираюсь ли я начать писать сам. Я фыркнул: те времена, когда я с горячностью юноши, знающего, как переделать мир к всеобщему благу, мечтал написать свой собственный роман, давно канули в Лету. И все-таки его вопрос что-то всколыхнул в моей душе. Очевидно потребность в литературном творчестве имеет в точности ту же природу, что и любая другая потребность. Быть может, когда-нибудь ученые откроют ген, ответственный за писательство. Почему бы и нет – ведь графоманство как явление уже давно привлекает внимание психологов.
Я не был у Сергея уже несколько месяцев. Тогда он только переехал в центр, обменяв свою хрущовку в Токсово на комнату в центре. Стоял февраль, колючий и неуютный, безжалостно борющийся с любыми попытками снега хоть ненадолго успокоить тревожное забытье зимнего города. Я окончил писать очередной длинный и нудный фрагмент романа, удачно вытащив белобрысого киллера Колю из милицейской западни, и ощущал настойчивое желание выйти из дому. Чтобы от той мути и неудовлетворенности, что преследовала меня все время, пока я работал над злополучными главами, я позвонил Сергею, он продиктовал мне свой новый адрес, и через час я уже поднимался по темной, напоминающей сцены из романов Достоевского лестнице парадной. На табличке с фамилиями жильцов и указаниями, кому сколько раз нужно звонить имени Сергея не было. Я нажал на кнопку среднего звонка, невольно приняв при этом оборонительную позу: обычно жители коммуналок весьма бурно реагируют на приходящих к соседям гостей, которые не удосуживаются взять за труд поинтересоваться, кому сколько раз нужно звонить. Мои опасения, к счастью, не подтвердились: раздалось легкое позвякивание дверной цепочки, дверь открылась, и на пороге появилась худенькая светловолосая девочка лет десяти в потертых джинсах и темно-зеленой футболке со стертой надписью.

- Вы к Сереже?- откровенно разглядывая меня снизу вверх, спросила она.
Большие темно-серые глаза, окаймленные пушистыми ресницами, никак не увязывались с ее обликом. Казалось, они принадлежат другому несомненно более взрослому человеку. Я кивнул, и девочка пригласила меня следовать за собой. Мы миновали несколько дверей, уныло глядящих на захламленный коридор, и остановились. Девочка толкнула дверь и, пропустив меня, бесшумно исчезла.
Я очутился в большой совершенно пустой комнате. Впрочем, не совсем пустой. В самом ее центре прямо на полу стоял работающий ноутбук, а в двух противоположных от двери углах расположились большие в человеческий рост коробки, напоминающие те, в которых упаковывают холодильники или стиральные машины. Полное отсутствие мебели придавало комнате абсолютно нежилой на вид. Через пару минут в неприкрытую мной дверь вошел Сергей. Все ясно: деньги ушли на обмен, и ему просто не на что было обзавестись хоть какой-то мебелью. Но ведь в старой квартире какая-то мебель была!
Сергей знаком пригласил меня сесть, а сам, закашлявшись, улегся на пол и и безразлично произнес:

- Думаю, это пневмония.
- В любом случае, что бы ты ни думал, тебе нужен врач. - Я все никак не мог удобно устроиться на полу и непрестанно ерзал. – У тебя и впрямь нет кровати или эта комната не единственная?
- Я живу здесь
- А спишь?
- Сплю на полу. Мне не нужна кровать.
Сергей всегда слыл оригиналом, но не до такой же степени!
- Слушай, у моей жены есть хороший врач. За вызов я заплачу. Давай-ка прямо сейчас позвоним и…- Я уже полез в карман за мобильным телефоном, но Сергей решительным жестом остановил меня.
- Мне не нужен врач.
- Пневмония – мерзкая штука. Все может обернуться довольно серьезно! Мерил температуру?
- Не мерил, но она явно есть.
- Зря ты так. Здоровье – это серьезно!
- Серьезно. Любая болезнь вообще серьезна. Именно поэтому ее и не нужно останавливать. Никому же не приходит в голову останавливать дождь или бурю – они должны пройти в свое время и в соответствии с собственными законами. Только тогда восстановится равновесие. Болезнь – не нарушение равновесия, это лишь его новая разновидность. А вот лечение – это диссонанс. В любом случае.
- Довольно странная философия.
- Странная, – согласился Сергей. – Но самое странное в том, что это работает. Но хватит о болячках. Расскажи лучше о себе.
- Да в принципе ничего интересного. Закончил очередной фрагмент о киллере, устал. Одним словом, все как всегда. - Сергей внимательно смотрел на меня, явно ожидая продолжения. - Видишь ли, заниматься тем, чем ты действительно хочешь, и зарабатывать деньги – совершенно разные вещи.
Он немного оживился и, чуть приподнявшись на локте, отрицательно покачал головой.
- Одно и то же. Просто разные формы энергии. Остальное, в сущности, одинаково.

Он зашелся долгим кашлем
- Слушай, давай все ж-таки что-нибудь придумаем. Так же нельзя: без мебели, без вещей…
- От мебели я отказался вот уже между прочим как два года, она мне просто не нужна. – А вещи, – он указал на картонные коробки, – все помещаются здесь. В одной – одежда, в другой – все, что в той или иной мере относится к хозяйству. Знаешь, мне понравилось, что ты удивился. Удивление вызывает интерес. А любой интерес – это импульс к пониманию, а значит и творчеству. Ты как писатель должен это хорошо понимать.
Я хотел было возразить, что никогда не считал себя писателем, но счел за лучшее промолчать.
- Так вот, я полагаю, что вещи – любые вещи, которыми мы пользуемся, препятствуют течению энергии, создавая своего рода узлы. А что такое узел? Круговое движение, то есть замыкание. – Чувствовалось, что говорит он с трудом, сказывалась изрядная одышка. - Теперь представь себе, что каждая неиспользуемая вещь - это такой вот маленький узелок. И сколько их накопится со временем? Постепенно энергия начинает работать исключительно на такие узелки, и человеку достаются лишь жалкие крохи…
Сергей снова закашлялся. На этот раз приступ продолжался значительно дольше. Я встал и прошелся по комнате, в растерянности соображая, чем бы ему помочь, но так ничего и не надумал.
- В нас заложено очень и очень многое, то, с чем мы не можем справиться, а часто и вовсе не имеем об этом ни малейшего представления. При этом мы жадничаем, стремясь обладать еще чем-то. Это же нонсенс!
- Нонсенс! – уныло согласился я, и, посидев еще немного, ушел.

Теперь, когда я поднимался по лестнице, та наша февральская встреча всплыла в памяти в мельчайших деталях. Интересно, изменилось ли что-нибудь в этой странной комнате с моего прошлого посещения?
На этот раз дверь коммуналки оказалась открытой.
Миновав темный коридор, я тихонько приоткрыл дверь. В комнате все оставалось по-прежнему. Казалось все то время, что мы не виделись, он так и пролежал на полу, всматриваясь в экран своего ноутбука.
- Кроссовки в левой коробке. Должны быть не очень глубоко, - он даже не повернул головы в мою сторону.
Я направился к окну, и вскоре действительно нашел среди сваленных в одну кучу джинсов, свитеров, носок и плавок пару почти новых кроссовок. 44 размер, как раз то, что надо! Я померил их и, издавая восторженные восклицания, прошелся по комнате.
- Как раз! И удобно!
- Дарю! – без выражения провозгласил Сергей, лениво потягиваясь.
- На днях я тебе занесу. И кстати куплю себе такие же.

Он неопределенно махнул рукой. Высокий и худой со рыжеватой трехдневной щетиной, он, казалось, состоит исключительно из костей.
- Мне все-таки кажется, что ты не до конца поправился. А ведь времени прошло изрядно.
- А тебе никогда не приходило в голову, почему довольно большое число животных и растений способно замедлять или останавливать клеточные процессы? К примеру, эмбрионы морского рачка могут по пять лет находиться без пищи, воды и кислорода, и лишь когда появляются походящие условия, продолжают развиваться с тем, чтобы превратиться во взрослых особей. А как велико число млекопитающих, каждую зиму впадающих в спячку, другими словами, состояние, при котором клетки организма переходят на минимальное потребление энергии!
- Что же тут особенного? Это заложено в их природе. Один из факторов выживания…
- Это заложено и в нашей природе. И доказательством тому являются физические изменения, происходящие у людей, находящихся в состоянии глубокой медитации. У них почти замирает дыхание, замедляется пульс и останавливаются процессы старения.
- И ты веришь в эти бабские россказни?
- Я верю исключительно в факты. И хочешь ты этого или нет, приходится признать, что анабиоз в животном мире – объективное явление, с которым нельзя не считаться.

Я начинал злиться. Не терплю шизоидных идей, основанных на дилетантских теориях скучающего ума. Можно придумать все, что угодно, и более или менее аргументировано это доказать, но суть останется прежней: интеллект все так же движется по кругу, напоминая паровозик в детской железной дороге.
- Меня мало интересует физиологический анабиоз, - Сергей не без труда подавил очередной приступ кашля.
- А бывает еще какой-то? – мое раздражение стало-таки понемногу выплескиваться наружу.
- Естественно.
- Да, и какой же?
- Анабиоз ума например.
Я молчал, собираясь с мыслями.
- Насколько я понимаю, тебя интересует именно это?
- Угу.
- Что ж, занятно, - невнятно промямлил я. - Ну я пошел! Спасибо за кроссовки!
Никак не прореагировал на мою реплику, он продолжал лежать на полу все в той же позе.

Прикрыв за собой дверь, я вышел в абсолютно темный коридор, полагая, что не сразу найду нужную дверь. Так оно и оказалось: я очутился на внушительных размеров коммунальной кухне, до предела заставленной разномастными шкафчиками и огромным количеством посуды. Поймав на себе презрительный взгляд очкастой дамы в бигудях и и в фартуке совершенно нелепой расцветки, я поспешил поскорее выбраться отсюда.
Кроссовки оказались потрясающе удобными. Испытывая ни с чем не сравнимое ощущение легкости в ногах, я пружинисто зашагал по Декабристов, удивляясь тому, как хмурое утро, встретившее меня у подъезда собственного дома, обернулось столь симпатичным днем. Временами на бесцветном небе проглядывало вполне весеннее солнце. Торопиться было некуда. Вместе с тем я совершенно не представлял, что буду делать до вечера, куда пойду и что скажу жене по возвращении. Сегодня все выглядело так, как если бы мир вдруг взял и выпустил меня из своих лап, а я, уже вроде бы окончательно смирившийся с неволей, теперь совсем не знал, что делать с этой вновь обретенной свободой.

…

Я люблю старые петербургские районы, неухоженные дворы, причудливые изгибы тротуаров, разноликие фасады домов, глядящие на мир разноцветными глазами окон. В отличии от произведений массового новостроя старый Петербург являет единый живой организм, пронизанный тысячами артерий, узлов и сочленений, которые новому городу лишь предстоит обрести. Или не обрести: я больше склоняюсь к последнему.

Продолжение следует.